МАЛЬЧИШКИ ИГРАЮТ В ВОЙНУ

Тихий августовский день, такой, какой бывает во второй половине месяца: не жаркий, но теплый, безветряный, располагающий к умиротворению, хоть какому-нибудь отдыху, насколько это возможно, отвлекшись от всех этих нескончаемых забот. Картошку еще не выбирают, и ботва ее издает свой застойный, пресновато-пыльный запах.

Мальчишкам свобода, раздолье. Есть где играть, прятаться, одеваться, как придется, и вовсе не обуваться.

Вот один откуда-то выскочил, может прятался за электрическим столбом, а может в картошке…

– Тры-ты-ты, – застрочил он, направляя куда-то палку – его оружие.

– Выходи, я тебя убил, – кричал он кому-то, пока еще невидимому. Но «убитый» не торопился появляться.

Мальчишка был невелик и щупл, да и чумаз к тому же: в земле и руки, и рожица… Игра такая: и прятаться, и ползать приходится…

– Маша, гляди-ка, твой…

– Мой. Опять весь чумазый – отмывать надо…

Так разговаривали две женщины, стоящие поодаль.

– И игра-то у них всегда одна, – продолжила Маша. – Ползают, трытытыкают, не понимают еще, въелась в них война эта. А она, проклятая, тянется и тянется, конца не видно…

Женщины замолчали.

Да, это верно, и Маша права, и Шура, с которой они обе замолчали, правы и многие другие матери, что не понимают они, дети, куда и зачем ушли их отцы, не понимают они, что может быть в этот самый момент, пока они трытытыкают друг в друга из своих деревянных «ружей», кто-то из них стал сиротой, кто-то стал сыном инвалида. Для них, для их детских умов, и слова-то такого нет «война», они заменили его непобедимым, звучным словом «фронт». А их смелые отцы на том фронте неизменно побеждают коварного врага. Они никогда не скажут, что папа на войне. На их языке это не звучит. Но скажут: «Папа на фронте». Скажут легко и просто, потому что для них это что-то отвлеченное, несущественное, но надежное и никак не связанное с жестокостью и смертью.

Мальчишка снова затрытытыкал, наконец вылез из убежища его «убитый», и они заспорили, очевидно выясняя, кто кого обнаружил первый. Обычное дело.

А женщины уже промокали глаза платками, потому как Маше пришло письмо из госпиталя. Муж пишет, что ранен легко и поправляется, чему она не верит; рана, конечно, тяжелая, муж просто не говорит правды. Шура ее успокаивает, насколько может, потому как получила похоронку в первую военную осень и надежды на то, что это ошибка, уже не осталось. Правда, детей у нее только двое, и старший уже работает. А у Маши трое, а старший еще только в школу должен пойти и еще неизвестно пойдет ли. Младшие пока в садике, а после предоставлены сами себе, зачастую голодные, за ними присматривать надо, в избе зимой не всегда тепло, какое уж тут учение…

Е. ЗАБЫВАЕВ

п. Лежнево